by Umberto Eco
вертое — культурное, которое если и недостаточно измерено, все же от этого не менее измеряемо, кроме того, не будем забывать, что внутри этого пространства существуют сильные и слабые коды 36.
www.koob.ru
II.7.
Какие выводы следует сделать из сказанного применительно к нашему исследованию? Расстояние в X
метров, разделяющее двух индивидов, состоящих в каких-то отношениях, является физическим фактом
и количественно исчисляемо. Но тот факт, что это расстояние в различных социальных ситуациях и
контекстах обретает различные значения, приводит к тому, что измерение перестает быть измерением
только физического события (расстояния), становясь измерением значений, приписываемых этому
физическому событию. Измеренное расстояние становится смыслоразличительным признаком
проссемического кода, и архитектура, которая при созидании собственного кода берет это расстояние в
качестве параметра, рассматривает его как культурный факт, как систему значений. И при всем при
этом мы не выходим за пределы левой стороны треугольника Огдена — Ричардса Физический
референт, с которым имеет дело архитектура, всегда уже опосредован системой конвенций, включившей его в коммуникативный код. Архитектурный знак в этом случае соотносится уже не с
физическим референтом, а с культурным значением. Или, скажем томнее, архитектурный знак
превращается в означающее, денотирующее пространственное значение, которое есть функция
(возможность установления определенного расстояния), в свою очередь становящаяся означающим, коннотирующим проссемическое значение (социальное значение этого расстояния).
Последнее сомнение могло бы возникнуть в связи с тем, что в таком случае архитектура предстает
неким паразитическим языком, который может говорить, только опираясь на другие языки. Подобное
утверждение никоим образом не умаляет достоинств архитектурного кода, поскольку, как мы
убедились в Б.3.II.1., существует множество кодов, разработанных для того, чтобы в собственных
терминах и означающих передавать значения другого языка (так, код морских флажков означивает
означающие азбуки Морзе, словесного алфавита или другой конвенциональный код). И сам словесный
язык в различных коммуникативных процессах часто выступает в этой своей защщающей функции.
36 Kevin Lynch, op at См. также La poetica urbanistica di Lynch, in "Op Cit.", n 2 См. A View from the Road, М Ι Τ , 1966
252
Известно, что в каком-нибудь романе или в эпической поэме язык в качестве кода означивает
определенные нарративные функции, являющиеся смыслоразличителями некоего нарративного
кода, который существует вне языка (столь же верно и то, что одну и ту же сказку можно
рассказать на разных языках или экранизировать роман, не изменив при этом — имеется в виду
сюжетный код — нарративного дискурса). И даже бывает так, что конституирование какого-то
конкретного нарративного кода может повлиять на способ артикуляции более аналитического
замещающего кода. То обстоятельство, что нарративный код оказывает очень слабое влияние на
код типа лингвистического (хотя в современном экспериментальном романе это влияние иногда
весьма ощутимо), объясняется тем, что, с одной стороны, лингвистический код достаточно
пластичен, чтобы выдержать аналитический расклад самых разнообразных кодов, с другой, нарра-
тивные коды, судя по всему, обладают такой многовековой устойчивостью, стабильностью и
целостностью, что до сих пор не возникало никакой нужды в артикуляции неведомых
нарративных функций, для которых лингвистический код заблаговременно с незапамятных времен
не уготовил бы правил трансформации. Но допустим, что существует некий код, во многих
отношениях более слабый и подверженный непрерывной реструктурации, например, архитектурный код, а наравне с ним целые ряды еще не учтенных антропологических кодов, постоянно развивающихся и меняющихся от общества к обществу; тогда нам откроется код, который непрерывно вынужден пересматривать свои собственные правила для того, чтобы
соответствовать функции означивания означающих других кодов. Код такого типа по большому
счету уже не должен больше заботиться о постоянной адаптации собственных правил к
требованиям антропологических кодов, которые он проговаривает, но в его задачи входит
выработка порождающих схем, которые ему позволят предвидеть появление таких кодов, о
которых пока что нет и речи (как будет разъяснено в В.6.III. и как об этом говорилось в В.3.III.4.).
II.8.
Напомним, впрочем, о том, что было сказано в A.2.IV.1.
Код — это структура, а структура — �
�то система отношений, выявляемая путем
последовательных упрощений, проводимых с определенной целью и с определенной точки зрения.
Следовательно, общий код ситуации, с которой архитектор имеет дело, вырисовывается в свете
именно тех действий, которые он намерен предпринять, а не каких-то других.
Так, при желании провести реконструкцию городской застройки или какой-либо территории с
www.koob.ru
точки зрения непосредственной опозна-
253
ваемости тех или иных конфигураций архитектор имеет возможность опереться на правила, установленные кодом узнавания и ориентации (базирующимся на исследованиях восприятия, статистических данных, требованиях торговли и уличного движения, выведенных врачами кривых
напряжения и релаксации), но все его действия будут иметь смысл и оцениваться только в свете
его главной задачи. Но если однажды ему понадобится инкорпорировать эту задачу в иную систе-
му социальных функций, ему придется привести код узнавания в соответствие с прочими
задействованными кодами, сведя их все к некоему основополагающему Пра-коду, общему для
всех, и на его основе разработать новые архитектурные решения 37.
II.9.
Таким образом, архитектор, чтобы строить, постоянно обязан быть чем-то другим, чем он есть.
Ему приходится быть социологом, политиком, психологом, антропологом, семиологом... И то, что
он работает в команде, в компании семиологов, антропологов, социологов или политиков, не
особенно меняет положение дел, хотя и помогает принять более адекватные решения
Вынужденный искать и находить формы, смысл которых в том, чтобы в свою очередь придавать
форму системам, на которые его власть не распространяется, вынужденный выстраивать такой
язык, как язык архитектуры, который всегда будет говорить что-то, непредусмотренное
собственным кодом (чего не происходит со словесным языком, который на эстетическом уровне
может проговаривать свои собственные формы, чего нет в живописи, которая в случае
абстрактной живописи изображает свои собственные законы, и чего подавно нет в музыке, поглощенной постоянной реорганизацией синтаксических отношений внутри своей собственной
системы), самим характером своего труда архитектор осужден быть последним и единственным
гуманистом нашего времени, ибо как раз для того, чтобы быть узким специалистом, професси-
оналом, а не мудрствовать вообще, он должен мыслить глобально
37 О том, как осуществляются процессы кодификации на уровне "последних" структур, см , например, Christopher Alexander, Note sulla sintesi della forma, Milano, 1967 Сопоставление метода Александера со
структуралистскими процедурами см Maria Bollerò, Lo strutturalismo funzionale di C Alexander, in "Comunità", 148-149, 1967
254
III. Заключение
III.1.
Все сказанное наводит на мысль о том, что архитектура склонна изобретать "слова" для
означивания "функций", не ею установленных
Но можно придти и к прямо противоположной мысли архитектура, коль скоро выделен вне ее
существующий код функций, которые она осуществляет и означивает, опираясь на систему
стимулов-означающих и предписывая законы событиям, заставит, наконец, человечество жить по-
другому.
Перед нами два противоположных мнения, и оба ошибочных, ибо они фальсифицируют
представление о миссии архитектора В первом случае архитектор всего лишь исполнитель
решений социологов и политиков, которые решают где-то там за него, а он всего лишь поставляет
"слова" для говорения "вещей", ход которых не он предопределяет
Во втором случае архитектор (известно, насколько эта иллюзия сильна в современной
архитектуре) становится демиургом, творцом истории 38.
Ответ на это уже содержался в выводах, к которым мы пришли в B.3.III 4. архитектор проектирует
первичные подвижные функции и вторичные открытые.
III.2.
Вопрос прояснится, если мы обратимся к прекрасному примеру — Бразилиа.
Рожденная в исключительно благоприятных обстоятельствах с точки зрения архитектурного
проектирования, максимально свободного в принятии решений, Бразилиа была затеяна по
решению политиков буквально с нуля и задумана как город, призванный воплотить новый стиль
жизни и одновременно сделаться посланием человечеству, городом, в котором осуществятся
идеалы демократии, городом-первопроходцем, прокладывающим пути в неведомое, победой наци-
www.koob.ru
онального самосознания молодой страны, пребывающей в поисках своего собственного лица.
Бразилиа должна была стать городом равных, городом будущего.
Спроектированная в форме самолета или птицы,
простирающей свои крылья над приютившим ее
плоскогорьем, она сосредоточила в своем фюзеляже, или туловище, все то, что относится к
осуществлению вторичных функций, преобладающих по отношению к первич-
38 Решительно опровергает эту иллюзию Витторио Греготти, Il territorio dell architettura, cit.
255
ным: расположенные в центральной части административные здания были призваны коннотировать
прежде всего символические ценности, вдохновленные стремлением молодой Бразилии к
самоопределению. Напротив, два крыла, сосредоточившие в себе жилые массивы, должны были
обеспечить преобладание первичных функций над вторичными. Огромные блоки жилых массивов, вдохновленные Ле Корбюзье суперкварталы должны были позволить как министру, так и курьеру
(Бразилиа город чиновников) проживать бок о бок и пользоваться одними и теми же службами, которые каждый блок, состоящий из четырех зданий, предоставлял своим жильцам (от супермаркета
до церкви, школы, клуба, больницы и полицейского участка).
Вокруг этих блоков пролегают автострады Бразилиа, такие, какими их хотел видеть Ле Корбюзье —
без перекрестков с широкими развязками в форме четырехлистника.
Архитекторы тщательно изучили системы функций, потребных образцовому городу будущего (они
