Evening: Poetry of Anna Akhmatova
Page 4
Муза-сестра заглянула в лицо,
Взгляд ее ясен и ярок.
И отняла золотое кольцо,
Первый весенний подарок.
Муза! ты видишь, как счастливы все —
Девушки, женщины, вдовы…
Лучше погибну на колесе,
Только не эти оковы.
Знаю: гадая, и мне обрывать
Нежный цветок маргаритку.
Должен на этой земле испытать
Каждый любовную пытку.
Жгу до зари на окошке свечу
И ни о ком не тоскую,
Но не хочу, не хочу, не хочу
Знать, как целуют другую.
Завтра мне скажут, смеясь, зеркала:
«Взор твой не ясен, не ярок…»
Тихо отвечу: «Она отняла
Божий подарок».
10 октября 1911
Царкое Село
To the muse
Muse-sister gazed at me pensively,
Her clear bright eyes didn’t blink,
And snatched the gold ring from me,
The very first gift of spring.
Muse! you see, how happy they feel–
Young ladies, widows and wives…
I would much rather die on the wheel
Than to be in these fetters for life.
I know: while guessing, even I will tear
Those delicate daisy petals.
All on this earth are destined to bear
The torments of love unsettled.
Until sunrise, my candle remains aglow
And there isn’t a person I miss,
But I don’t, don’t, don’t want to know
How another woman is kissed.
Tomorrow, laughing, the mirrors will say:
“Your gaze isn’t clear or bright…”
And I’ll reply quietly: “She took away
A gift from God that night.”
October 10, 1911
Tsarskoe Selo
***
Все тоскует о забытом
О своем весеннем сне,
Как Пьеретта о разбитом
Золотистом кувшине…
Все осколочки собрала,
Не умела их сложить…
«Если б ты, Алиса, знала,
Как мне скучно, скучно жить!
Я за ужином зеваю,
Забываю есть и пить,
Ты поверишь, забываю
Даже брови подводить.
О Алиса! Дай мне средство,
Чтоб вернуть его опять;
Хочешь, все мое наследство,
Дом и платья можешь взять.
Он приснился мне в короне,
Я боюсь моих ночей!»
У Алисы в медальоне
Темный локон — знаешь, чей?!
22 января 1911
Киев
***
She longs for the forgotten moment
Of the springtime dream so sweet,
Like Perrette pines for the golden
Pitcher shattered at her feet…
She’s collected all the pieces,
But could not assemble them…
“If you only knew, Alisa,
Just how bored of life I am!
I won’t eat or drink, instead
I yawn through dinner in a drowse,
You’ll believe me, I forget
To pencil in neglected brows.
Oh Alisa! It’s such torture,
Bring him back, just him alone;
If you want to, take my fortune,
Take my gowns and my home.
In my dream he wore a crown,
I am dreading nights like this!”
Alisa’s locket holds a brown
Lock of hair – guess, whose it is?!
January 22, 1911
Kiev
***
«Как поздно! Устала, зеваю…»
«Миньона, спокойно лежи,
Я рыжий парик завиваю,
Для стройной моей госпожи.
Он будет весь в лентах зеленых,
А сбоку жемчужный аграф;
Читала записку: „У клена
Я жду вас, таинственный граф!“
Сумеет под кружевом маски
Лукавая смех заглушить,
Велела мне даже подвязки
Сегодня она надушить».
Луч утра на черное платье
Скользнул, из окошка упав…
«Он мне открывает объятья
Под кленом, таинственный граф».
23 января 1911
Киев
***
“It’s late! I’m tired, I’m yawning…”
“Mignon, lie down and rest,
For my slender mistress, I’m curling
This ginger wig by request.
Green ribbons with hang all around,
With a small pearl clasp on the side;
Her note read: ‘My mysterious Count,
Let’s meet by the maple tonight!’
She will let the lace of her mask
Hide her devious laughter away.
Can you belive, she even asked
To perfume her garters today.”
A ray of the morning fell, grazing
The top of her long black gown…
“He opened his arms to embrace me
By the maple, my mysterious Count.”
January 23, 1911
Kiev
Маскарад в парке
Луна освещает карнизы,
Блуждает по гребням реки…
Холодные руки маркизы
Так ароматны-легки.
«О принц! — улыбаясь, присела, —
В кадрили вы наш vis-à-vis», —
И томно под маской бледнела
От жгучих предчувствий любви.
Вход скрыл серебрящий тополь
И низко спадающий хмель.
«Багдад или Константинополь
Я вам завоюю, ma belle!»
«Как вы улыбаетесь редко,
Вас страшно, маркиза, обнять!»
Темно и прохладно в беседке.
«Ну что же! пойдем танцевать?»
Выходят. На вязах, на кленах
Цветные дрожат фонари,
Две дамы в одеждах зеленых
С монахами держат пари.
И бледный, с букетом азалий,
Их смехом встречает Пьеро:
«Мой принц! О, не вы ли сломали
На шляпе маркизы перо?»
6 ноября 1910
Киев
Masquerade in the park
The moon illuminates the eaves
And skims the crests of waves at night…
The chilly hands of the marquise
Are fragrant, delicate and light.
“O Prince! – she curtsies and exhales, -
“In quadrille, you’re the vis-à-vis,” -
The mask conceals her turning pale
From burning love and ecstasy.
The entryway’s obscured by sloping
Poplar trees and hops that fell.
“Baghdad and Constantinople,
I will win for you, ma belle.”
“You are smiling so rarely
That I’m frightened in advance!”
The cold pavilion is shady.
“Well then! Maybe, let us dance?”
They walk off and lanterns flicker
On the elm and maple trunks.
Clad in emerald, ladies bicker,
Betting gaily with the monks.
With azaleas, Pierrot,
Smirks and starts a friendly chat:
“Prince! Are you the one who broke
The feather on marquise’s hat?”
November 6, 1910
Kiev
Вечерняя комната
Я говорю сейчас словами теми,
Что только раз рождаются в душе,
Жужжит пчела на белой хризантеме,
Так душно пахнет старое саше.
И комната, где окна слишком узки,
Хранит любовь и помнит старину,
А над кроватью надпись по-французски
Гласит: « Seigneur, ayez pitie de nous »
Ты сказки давней горестных заметок,
Душа моя, не тронь и не ищи…
Смотрю, блестящих севрских статуэток
Померкли глянцевитые плащи.
Последний луч, и жёлтый и тяжёлый,
Застыл в букете ярких георгин,
И как во сне я слышу звук виолы
И редкие аккорды клавесин.
1911
Evening room
These words I speak now surface only once,
Born in my soul, they blossom and they swell.
A buzzing bee is settling on the mums,
The old sachet exudes a musty smell.
The room with narrow windows with precision
Recalls old times, preserves the love I knew.
Over the bed, there’s a French inscription,
That reads: “Seigneur, ayez pitie de nous”
My soul, I beg, don’t touch and don’t evoke
The hints of sorrow of some bygone tale…
I’ve noticed how the lustrous gleaming cloaks
Of Sevres statuettes grow dim and pale.
The final ray, so golden and so heavy,
Dies down in the dahlia’s bouquet,
As in a dream, I can make out already
A viol and a harpsichord duet.
1911
Сероглазый король
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».
Трубку свою на камине нашёл
И на работу ночную ушёл.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля...»
11 декабря 1910
Царкое Село
Grey-eyed king
Inconsolable anguish, I hail your sting!
Yesterday died the grey-eyed king.
The autumn evening was stifling and red,
My husband returned and casually said:
“Back from the hunt, with his body they walked,
They found him lying beside the old oak.
I pity the queen. So young! Passed away!...
In the span of a night, her hair became grey.”
He found his pipe and wandered outside,
And went off to work, like he did every night.
My daughter’s asleep. I’ll bid her to rise,
Only to gaze at her grey-colored eyes.
Outside the window, the poplars unnerved,
Whisper: “Your king is no more on this earth…”
December 11, 1910
Tsarskoe Selo
Рыбак
Руки голы выше локтя,
А глаза синей, чем лёд.
Едкий, душный запах дегтя,
Как загар, тебе идёт.
И всегда, всегда распахнут
Ворот куртки голубой,
И рыбачки только ахнут,
Закрасневшись пред тобой.
Даже девочка, что ходит
В город продавать камсу,
Как потерянная бродит
Вечерами на мысу.
Щеки бедны, руки слабы,
Истомленный взор глубок,
Ноги ей щекочут крабы,
Выползая на песок.
Но она уже не ловит
Их протянутой рукой.
Все сильней биенье крови
В теле, раненном тоской.
1911
The fisherman
Arms bare and eyes intent,
Ice-blue, they pull you in
And like a tan, the pungent scent
Of tar befits your skin.
Your collar’s opened wide,
Your jacket shimmers blue.
The fisherwomen sigh
And blush on seeing you.
Even the girl who sells
Anchovies, mouth agape,
Strays stupefied as well,
Each evening on the cape.
Her frail arms - collapsed,
Her gaze is deep and spent,
She’s tickled by the crabs
That crawl out on the sand.
She doesn’t chase away
These crabs like she did prior
And blood beats more each day
She’s wounded by desire.
1911
Он любил...
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики
...А я была его женой.
9 ноября 1910
Киев
He loved…
He loved three things in this world:
Evensong, peacocks of white,
And old tattered maps of America.
He despised it when little kids bawled,
Hated tea with preserves, and disliked
Women acting hysterical.
… And I was his wife.
November 9, 1910
Ki
ev
***
Сегодня мне письма не принесли:
Забыл он написать или уехал;
Весна как трель серебряного смеха,
Качаются в заливе корабли.
Сегодня мне письма не принесли…
Он был со мной еще совсем недавно,
Такой влюбленный, ласковый и мой,
Но это было белою зимой,
Теперь весна, и грусть весны отравна,
Он был со мной еще совсем недавно…
Я слышу: легкий трепетный смычок,
Как от предсмертной боли, бьется, бьется,
И страшно мне, что сердце разорвется,
Не допишу я этих нежных строк…
1912
***
No letter came for me today:
Did he forget or go away thereafter;
The spring is like a trill of silver laughter,
The boats are bobbing in the bay.
No letter came for me today…
He was with me not very long ago,
So much in love, so gentle and all mine,
But that was still the white of wintertime,
Now spring is here, with poison in its woe,
He was with me not very long ago…
I hear: the fiddle bow is trembling and light,