Rosary: Poetry of Anna Akhmatova
Page 2
1913, Слепнево
***
Imagination with submission
Depicts those cold grey eyes to me.
In Tver’s seclusion, I envision
And think about you bitterly.
A beauty’s captive, you are merry
There on the Neva’s distant shore.
My prominent contemporary,
You got what you’ve been asking for,
You ordered me: do not delay,
Go kill your love, we cannot wait now!
And here, weak-willed, I melt away,
Meanwhile anguish grows yet greater.
And if I die, who will compose
My poetry to you, I wonder,
Is there another who could cause
The still unspoken words to thunder?
1913, Slepnevo
Отрывок
…И кто-то, во мраке дерев незримый,
Зашуршал опавшей листвой
И крикнул: «Что сделал с тобой любимый,
Что сделал любимый твой;
Словно тронуты черной, густою тушью
Тяжелые веки твои.
Он предал тебя тоске и удушью
Отравительницы-любви.
Ты давно перестала считать уколы —
Грудь мертва под острой иглой.
И напрасно стараешься быть веселой —
Легче в гроб тебе лечь живой!..»
Я сказала обидчику: «Хитрый, черный,
Верно, нет у тебя стыда.
Он тихий, он нежный, он мне покорный,
Влюбленный в меня навсегда!»
26 декабря 1911
Fragment
… In the gloom of the trees, hidden from view,
Someone rustled the leaves and begun:
“What has your lover done to you,
What has your lover done;
Your eyelids are heavy as if outlined
In India Ink, dark and gruff.
In stifling torment, he left you behind
In the hands of the poisoner-love.
You no longer count the stabs of the needle -
And your breast cannot be revived,
It’s in vain that you try to always act gleeful -
You are better off buried alive!...”
I told the offender: “You’re cunning and shady,
A devil with no sense of shame.
He’s quiet, he’s gentle, and always obeys me,
And loves me, always the same!”
December 26, 1911
***
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви,
Как я знаю эти упорные
Несытые взгляды твои!
1913
***
Real tenderness can’t be confused,
It’s quiet and can’t be heard.
Don’t bother, there’s really no use
In wrapping my shoulders with fur.
In vain you whisper sweet lies
Of falling under love’s spell,
Your stubborn and hungry eyes -
I’m afraid, I know them too well!
1913
***
Не будем пить из одного стакана
Ни воду мы, ни сладкое вино,
Не поцелуемся мы утром рано,
А ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
Но живы мы любовию одною.
Со мной всегда мой верный, нежный друг,
С тобой твоя веселая подруга.
Но мне понятен серых глаз испуг,
И ты виновник моего недуга.
Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.
Лишь голос твой поет в моих стихах,
В твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
Коснуться ни забвение, ни страх.
И если б знал ты, как сейчас мне любы
Твои сухие, розовые губы!
Осень 1913
***
We will not drink from the same cup -
Neither water nor sweet wine is ours,
We will not kiss as the sun goes up
Or gaze at the night, on the sill for hours.
I breathe by the moon, you – by the sun,
But the love that keeps us alive is one.
My loyal friend is constantly with me,
Your merry girlfriend is with you, likewise,
But you’re the reason for my misery,
I recognize the fear in your grey eyes.
Our evanescent meetings have decreased.
Thus we are fated to preserve our peace.
But in my verse, your voice is singing clear
And in your verse, my breath is always sighing,
O, there exists a fire that’s undying,
Beyond the reach of distances and fear.
And if you only knew just how transfixed
I am now by your dry and rosy lips!
Autumn 1913
***
У меня есть улыбка одна:
Так, движенье чуть видное губ.
Для тебя я ее берегу —
Ведь она мне любовью дана.
Все равно, что ты наглый и злой,
Все равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой,
И со мной сероглазый жених.
1913
***
There’s a smile I make, just like so:
Barely moving my lips, just enough.
I have kept it for you, as you know, -
After all, it was given by love.
You can be disrespectful and stormy,
You love others, but that is all right.
There’s a golden lectern before me
And my grey-eyed groom by my side.
1913
***
Сколько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.
Как я рада, что нынче вода
Под бесцветным ледком замирает.
И я стану — Христос помоги! —
На покров этот, светлый и ломкий,
А ты письма мои береги,
Чтобы нас рассудили потомки,
Чтоб отчетливей и ясней
Ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии славной твоей
Разве можно оставить пробелы?
Слишком сладко земное питье,
Слишком плотны любовные сети.
Пусть когда-нибу
дь имя мое
Прочитают в учебнике дети,
И, печальную весть узнав,
Пусть они улыбнутся лукаво…
Мне любви и покоя не дав,
Подари меня горькою славой.
1913
***
A loved one makes her demands at will!
But she who’s unloved has no say.
How happy I feel that the water grows still
Under the ice today.
And I shall tread – with Christ beside me! –
On this shroud, so fragile and light.
So our descendants can judge us rightly,
Keep my letters safe by your side,
So they can look on you clearly and avidly -
Always brave, always wise, in command.
Can we leave any gaps in biography,
Even one so resplendent and grand?
Earthly drinks are too sweet anyhow,
Nets of love are too tight, all the same,
In their lesson books, years from now,
Let the children discover my name,
And shrewdly, they’ll smile from above,
Recognizing the sorrowful story,
You, who gave me no peace and no love,
Only grant me this last bitter glory.
1913
***
В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Была в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.
Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине — нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость! —
Затем что воздух был совсем не наш,
А как подарок Божий — так чудесен.
И в этот час была мне отдана
Последняя из всех безумных песен.
1914
***
For one last time, again, we’ve met
On the embankment as before.
There was high water on the Neva then,
And all were worried it might overflow.
He spoke about the summer and he said
A woman and a poet – too bizarre.
I still recall the Fortress overhead,
And the majestic Palace of the Tsar! –
Because the air was rather strange that evening,
It was miraculous – as if a gift from God.
And at that very moment I was given
The next and final mad song of the lot.
1914
***
Здравствуй! Легкий шелест слышишь
Справа от стола?
Этих строчек не допишешь —
Я к тебе пришла.
Неужели ты обидишь
Так, как в прошлый раз,—
Говоришь, что рук не видишь,
Рук моих и глаз.
У тебя светло и просто.
Не гони меня туда,
Где под душным сводом моста
Стынет грязная вода.
Октябрь 1913, Царское Село
***
Hi! Did you hear me rustle slightly
By your desk, just to the right?
You won’t finish what you’re writing –
I have come to you tonight.
Will you hurt me now by chance,
Like you did that time -
Saying that you don’t see hands,
These hands and eyes of mine.
Your room is bright - a cozy niche,
Don’t send me off disheartened,
There, beneath the stifling bridge,
Dirty water hardens.
October 1913, Tsarskoe Selo
Part II
***
Цветов и неживых вещей
Приятен запах в этом доме.
У грядок груды овощей
Лежат, пестры, на черноземе.
Еще струиться холодок,
Но с парников снята рогожа.
Там есть прудок, такой прудок,
Где тина на парчу похожа.
А мальчик мне сказал, боясь,
Совсем взволновано и тихо,
Что там живет большой карась
А с ним большая карасиха.
1913
***
Inside this home, all things and flowers
Exude a rather pleasant scent.
The motley vegetables there tower
Against the rich and black seedbed.
The matting has been taken down
From hotbeds, but the chill pervades.
There is a pond like none around,
Where even slime looks like brocade.
A little boy, whose voice would falter,
Had told me meekly in distress -
A giant carp lives in this water
And with him, too, a giant carp-ess.
1913
***
Каждый день по-новому тревожен,
Все сильнее запах спелой ржи.
Если ты к ногам моим положен,
Ласковой, лежи.
Иволги кричат в широких кленах,
Их ничем до ночи не унять.
Любо мне от глаз твоих зеленых
Ос веселых отгонять.
На дороге бубенец зазвякал -
Памятен нам этот легкий звук.
Я спою тебе, чтоб ты не плакал,
Песенку о вечере разлук.
1913
***
The anxious days will not recede,
And stronger grows the smell of rye.
If you were laid here at my feet,
My darling, lie.
The orioles here shrill all day,
Till night - the same routine.
It’s fun to fan the wasps away
From your eyes of green.
Bells jingle, as a coach goes by,
So memorable and light.
I’ll sing a song, so you don’t cry,
About the parting night.
1913
***
Мальчик сказал мне: "Как это больно!"
И мальчика очень жаль.
Ещё так недавно он был довольным
И только слыхал про печаль.
А теперь он знает всё не хуже
Мудрых и старых вас.
Потускнели и, кажется, стали уже
Зрачки ослепительных глаз.
Я знаю: он с болью своей не сладит,
С горькой болью первой любви.
Как беспомощно, жадно и жарко гладит
Холодные руки мои.
Осень 1913
***
The boy said to me: “how painful it is!”
I feel for him somehow.
Not long ago, he lived in bliss
And knew no grief till now.
But as of now he surely knows sorrow
No less than the wise and the old.
His eyes are dull and growing narrow,
Their blinding light is cold.
I know: his pain will prove too much,
The pain of first love is intense.
So helpless and feverish is his touch,
Stroking my frigid hands.
Autumn, 1913
***
Высокие своды костёла
Синей, чем небесная твердь...
Прости меня, мальчик весёлый,
Что я принесла тебе смерть.-
За розы с площадки круглой,
За глупые письма твои,
За то, что, дерзкий и смуглый,
Мутно бледнел от любви.
Я думала: ты нарочно -
Как взрослые хочешь быть.
Я думала: томно - порочных
Нельзя, как невест, любить.
Но всё оказалось напрасно.
Когда пришли холода,
Следил ты уже бесстрастно
За мной везде и всегда,
Как будто копил приметы
Моей нелюбви. Прости!
Зачем ты принял обеты
Страдальческого пути?
И смерть к тебе руки простерла...