by Umberto Eco
логике иконических знаков продолжали представлять себе школьника мальчиком в беретике и в
штанишках до колен. Конечно, здесь мы имеем случай неосознаваемой иконографической
конвенции, зато в других случаях привычное иконическое изображение навязывается нам как
своего рода автоматизированный рефлекс, и тогда мы начинаем видеть вещи через их
стереотипизированные изображения, которые нам с некоторых пор их заместили
В книге Гомбриха приводятся запоминающиеся примеры такой склонности от Виллара де
Оннекура, архитектора и рисовальщика XIII века, который утверждал, что он рисует своих львов с
натуры, но изображал их согласно самым общепринятым требованиям геральдики того времени
(его восприятие льва обуславливалось установившимся иконическим кодом, равным образом
усвоенный набор изобразительных приемов не позволял ему передать свое восприятие льва как-то
иначе, причем сам он, вероятно, настолько свыкся с ними, что ничего другого и вообразить себе не
мог), до Дюрера, изобразившего носорога с чешуйчатым панцырем, и этот носорог еще не менее
двух столетий оставался образцом правильного изображения носорога, воспроизводясь в книгах
путешественников и зоологов (которые видели настоящих носорогов, прекрасно знали, что у них
нет никаких чешуек, но не отваживались передавать шершавость его кожи иначе, чем, изображая
чешуйки, потому что понимали, что в глазах широкой публики только такие графические
конвенции означают "носорога") .
11 Gombrich, сit , cfr capitolo 2, "Venta e formula stereotipa"
133
Но правда и то, что Дюрер и его подражатели пытались как-то передать некоторые впечатления от
www.koob.ru
шкуры носорога, которые незаметны, например, на фотографии. Конечно, в книге Гомбриха рису-
нок Дюрера смотрится забавно рядом с фотографией настоящего носорога, кожа которого кажется
почти гладкой, но мы знаем, что, если к ней присмотреться поближе, можно обнаружить
прихотливый узор бугорков, складок и морщинок (и то же самое с человеческой кожей), и похоже
на то, что Дюрер просто преувеличил и стилизовал то, что было в натуре, на что неспособна та же
фотография, чей условный язык фиксирует только крупные массы, сглаживая неровности и
различая большие поверхности с помощью тона.
II.9. И коль скоро мы постоянно сталкиваемся с кодировкой, стоило бы присмотреться к тому, что
представляет собой так называемая экспрессивность в рисунке. Забавный эксперимент, посвященный способам передачи выражения лица в комиксах 12, принес неожиданные результаты.
Было принято считать, что в комиксах (речь прежде всего идет о персонажах Уолта Диснея или
Джаковитти) достоверность приносится в жертву выразительности и что эта выразительность так
непосредственна, что дети лучше, чем взрослые, схватывают состояния радости, ужаса, голода, гнева, веселья и т. д., благодаря некоему природному дару сочувствования. Однако, эксперимент
показал, что способность разбираться в выражениях лица увеличивается с возрастом и по мере
интеллектуального созревания, тогда как у маленьких ее еще мало. И это говорит о том, что и в
этом случае, как в прочих, способность распознавать выражение ужаса или жадности зависит от
определенной системы ожиданий, от культурного кода, на который, несомненно, наслаиваются
коды выразительности, разработанные в других сферах изобразительного искусства. Другими
словами, если бы исследования были продолжены, нам бы, возможно, довелось узнать, что какие-
то приемы изображения комического или гротескного опираются на опыт и традиции, восходящие
к экспрессионистам, к Гойе, Домье, к карикатуристам XIX века, Брейгелю и даже к комическим
сценам греческой вазовой росписи.
И то, что смысл иконического знака, не всегда так отчетлив, как думают, подтверждается тем, что
в большинстве случаев его сопровождает подпись, даже будучи узнаваемым иконический знак
может толковаться неоднозначно, он чаще выражает общее, чем единичное
12 Fabio Canziani, Sulla comprensione di alcuni elementi del linguaggio fumettistico in soggetti tra i sei e i dieci anni, in "Ikon", settembre 1965
134
(носорог вообще, а не этот носорог) и поэтому требует, в тех случаях, когда нужно точно знать, о
чем идет речь, закрепления в словесном тексте 13.
В заключение отметим, что к иконическому знаку можно отнести все то, что было сказано о
структуре (см. A.2.IV.). Полученная структура не воспроизводит предполагаемой структуры
реальности, выстраивая посредством серии операций ряд отношений таким образом, что
операции, в ходе которых устанавливаются отношения между элеме�
�тами модели, оказываются
теми же самыми, которые мы совершаем, когда связываем в восприятии отличительные черты
воспринимаемого объекта.
Итак, иконический знак представляет собой модель отношений между графическими
феноменами, изоморфную той модели перцептивных отношений, которую мы выстраиваем, когда узнаем или припоминаем какой-то объект Если иконический знак и обладает общими с чем-
то свойствами, то не с объектом, а со структурой его восприятия, он выстраивается и узнается в
ходе тех же самых умственных операций, которые мы совершаем, формируя образ, независимо от
материала, в котором закрепляются эти отношения.
И все же в повседневной жизни, воспринимая что-то, мы не отдаем себе отчета в том, как это
происходит, и, стало быть, не спрашиваем себя, в действительности ли существует то, что мы
воспринимаем, или это результат соглашения. Равным образом имея дело с иконическими
знаками, мы можем согласиться с определением иконического знака как того, что с виду
воспроизводит некоторые свойства представленного объекта. В этой связи определение Морриса, столь близкое суждению здравого смысла, является приемлемым, хотя следует сказать, что оно
принимается нами не как научная истина, но исключительно в утилитарных целях. И в таком
случае оно не должно мешать дальнейшему исследованию иконических знаков как
конвенциональных структур.
III. Возможность кодификации иконических знаков
III.1.
Как мы убедились, для того чтобы сформировать иконический эквивалент восприятия, нужно
www.koob.ru
отобрать те или другие отличительные черты. До четырех лет дети не улавливают отличительных
признаков человеческого туловища и рисуют у человека только голову и конечности.
13 Cfr Roland Barthes, Rhétorique de l'image, in "Communications", n. 4
135
В словесном языке смыслоразличительные признаки поддаются точному учету: в каждом языке
имеется определенное количество фонем, и на их основе происходит установление различий и оппози-
ций. Все прочее отправляется в факультативные варианты.
С иконическими знаками ситуация гораздо более сложна и неопределенна. Мир визуальных
коммуникаций настойчиво напоминает нам, что в основе коммуникации могут лежать сильные коды, такие как словесный язык и даже сильнейшие, например азбука Морзе, а также слабые коды, трудноопределимые, непрестанно меняющиеся, в которых факультативные варианты теснят
смыслоразличительные признаки.
В итальянском языке слово "cavalla" (лошадь) произносят по-разному, то с придыханием на первом
звуке на тосканский манер, то съедая двойное "1", как это делают венецианцы, с разными интонациями
и ударениями, и тем не менее фонемы остаются фонемами, они устанавливают границы, благодаря
которым опред
еленный звукоряд указывает на означаемое "лошадь", и нарушение которых приводит либо к
изменению смысла, либо к его утрате.
III.2.
Напротив, на уровне графического представления я располагаю великим множеством способов
изобразить лошадь, намекнуть на нее с помощью игры светотени, обрисовать кистью ее контур, изобразить самым натуральным образом, при этом лошадь может стоять, бежать, скакать, вставать на
дыбы, пить, есть и может быть изображена в профиль, в трехчетвертном повороте и т. д. Правда и то, что я могу произносить слово "лошадь" на сотне различных языков и диалектов, но сколько бы их ни
было, выбрав тот или другой, я должен произнести слово "лошадь" вполне определенным образом, в то
время как лошадь можно нарисовать на сотни ладов, которые невозможно предусмотреть; языки и
диалекты понятны только тому, кто взялся их выучить, тогда как сотни способов нарисовать лошадь
могут быть наилучшим образом применены также и тем, кто никогда их не изучал (при этом, конечно, необходимо наличие хотя бы слабого кода, без которого узнавание вообще невозможно).
ΙΠ.3.
С другой стороны, мы выяснили, что иконические коды все же существуют. Мы, стало быть, оказываемся перед фактом существования крупных кодификационных блоков, в которых, однако, вы-
деление элементов артикуляции является затруднительным. Можно попытаться провести ряд проб на
коммутацию, выясняя при каких изменениях профиль лошади еще узнаваем, но эта операция
позволяет идентифицировать иконический код на бесконечно малом его участ-
136
ке, а именно там, где объект условно изображается с помощью контура 14.
Иконическая синтагма зависит от столь сложных контекстуальных отношений, что в ней трудно
отделить смыслоразличительные признаки от факультативных вариантов. И это, ср�
�ди прочего, потому, что язык устанавливается путем членения звукового континуума на дискретные единицы, в то
время как иконическое изображения часто использует цветовой континуум, не членимый на
дискретные единицы. Так обстоят дела в мире визуальных коммуникаций и по-другому, например, в
мире музыкальных сообщений, где звуковой континуум заранее расчленен на дискретные
смыслоразличительные единицы (звуки гаммы), и если современная музыка уже этим не до-
вольствуется, возвращаясь к использованию звуковых континуумов, смешивающих звуки и шумы, то
именно это и позволяет приверженцам традиционного отождествления коммуникации с языком поста-
вить вопрос (разрешимый, но существующий) о коммуникативности современной музыки 15.
III.4.
В континууме иконического знака мы не в состоянии вычленить дискретные смыслоразличители, навечно разложив их по полочкам, они варьируются: то это большие синтагмы, опознаваемые бла-
годаря конвенции, то маленькие отрезки линии, штрихи, точки, пробелы, например, на рисунке
человеческого профиля, где точка — зрачок, веко — дуга, и мы знаем, что в другом контексте те же
самые точка и дуга будут изображать, предположим, банан или виноградину. Следовательно, знаки
