by Umberto Eco
воображаемой", и так и должно быть, ведь дискурс мифа, как и дискурс бессознательного, представляет собой нескончаемый метонимический перенос, в котором одна иллюзия отсылает к
другой и вместе они суть метафора центра, который отсутствует И все же, подчеркивает Деррида,
"у Леви-Строса нет ни одной книги или сочинения, которые не преподносились бы как результат
практических исследований, который можно дополнить новыми фактами или опровергнуть" Так, составление какого бы то ни было перечня элементов, который структуралист, будь он лингвистом
или этнологом, способен уточнить только после того, как разработает структуру со всеми ее
www.koob.ru
комбинаторными возможностями, — занятие и невозможное и бесполезное Невозможно оно
потому, что теоретически число этих элементов бесконечно и, стало быть, гипотеза должна
предусматривать структурную целостность, которая выверяется шаг за шагом в ходе самого
исследования, и в таком случае это методологический подход А бесполезно оно потому, что эта
целостность как таковая не существует, она существует только виртуально, и, значит, нет никакой
нужды придавать ей реальный статус Леви-Строс не знает, что выбрать, невозможность или
бесполезность, и поступает как эмпирик, обращаясь эмпирически с тем, что области
эмпирического не принадлежит Деррида пишет "Итак, если в приведении к целостности нет
больше смысла, то это не потому, что поле безгранично и не может быть охвачено никаким
конечным дискурсом, но потому, что такова сама природа поля , которое убегает всякого
обобщения, ведь на деле это поле оказывается полем игры, где в пределах замкнутой системы
осуществляется непрестанный процесс подмены", потому что "у него нет чего-то, что можно было
бы понимать как центр, который заведует всеми этими подстановками" Так Деррида возвращается
к Лакану, а от Лакана вместе с Хайдеггером снова к Ницше
VIII.2.
Теперь понятно, почему Леви-Строса так затрудняет решение спора истории со структурой дело в
нежелании признать виртуальный характер тех начал, в которых рождается обосновываемая этой
виртуальностью история, и в стремлении опереться на некую вневременную структуру, хотя она и
не кладет начала истории и упраздняет время Структура — это Присутствие, которое растягива-
ется вдоль времени, оставаясь неизменным, напротив, Начало оказы-
356
вается отсутствием, не имеющим ничего общего ни со временем, ни с историей, но потому-то и
позволяющим им быть.
"Игра разрушает присутствие". С другой стороны, "поворот к утраченному или невозможному
присутствию отсутствующих начал, вся эта структуралистская тематика распавшейся целостности
являют нам печальный, тоскливый, пристыженный, руссоистский лик игры, в го время как ницшевское
радостное приятие игры, его открытость грядущему, приятие мира, в котором знаки не лгут, но и не
вещают истин, мира без истоков, открытого всем истолкованиям, — все это могло бы стать другим ее
ликом" 182.
Деррида хорошо понимает, что сегодня еще рано решать спор этих двух направлений. В глубине души
он равно оправдывает и бесхитростные колебания Леви-Строса, и много более осознанные злокоз-
ненные сомнения Фуко. Во всяком случае, различение и взаимоисключение этих возможностей
(наличие обеих, при том что никакое решение не гарантировано, только одна из характерных черт
нашей эпохи) окончательно ликвидирует структурализм как философию.
VIII.3.
Но разве этих неустраненных сомнений нет и у Лакана? Разве не очевидна его попытка обосновать
структуру детерминации бинарным кодом и в то же самое время ликвидировать какую бы то ни было
структуру, гипостазируя отсутствие, которое разводит в пространстве два утверждения любой
бинарной коммуникации?
Замечания Деррида по поводу игры помогают разрешить эго очевидное противоречие, а также
осознать, почему у Лакана время от времени возникает недоверие к самому понятию кода.
Вспомним, что было сказано о коде в А.1 IV. Накладываясь на равновероятность источника
информации, код призван путем внесения некоторых правил ограничить сферу возможных событий.
Код — это система вероятностей, сужающая изначальную равновероятность. Фонологический код
осуществляет выбор нескольких десятков звуков, организуя их в жесткую абстрактную систему
оппозиций и сообщая им дифференциальное значение. До этой операции перед нами был
недифференцированный универсум всевозможных звуков и шумов, соединяющихся как угодно Код
наделяет смыслом
что-то такое, что первоначально этим смыслом не обладало, при этом какие-то
элементы этого "чего-то" получают ранг означающего. Но пока кода нет и пока это нечто не
кодифицировано, оно может осуществлять бесконечное количество сочетаний, которые только позже, после наложения кода, могут стать носителями смысла.
182 Derrida, cit., pag . 16
357
Но как увидеть, описать, в конце концов, назвать то, что еще не кодифицировано? Это можно
сделать с помощью теории вероятностей. Но теория вероятностей, отождествляет ли она
статистические законы с предполагаемыми объективными законами хаоса, или понимает их
www.koob.ru
только как инструментарий, пригодный для предвидения. может сказать только одно: каким
образом может произойти все, что угодно, там, где еще не оставил своего отпечатка код, и где, стало быть, еще нет структуры. Так вот, Лакан об этом ясно говорит: знаковая цепочка
структурируется не с помощью кода, но на основе вероятностных закономерностей 183. И значит, нет ни кода, ни структуры, но только Источник, только Исток (Sorgente, Fonte). И надо же было
случиться, (и это подлинная первозданная случайность, а не та вероятность, которую не преминул
бы вывести из этого случая Лакан), что специалисты по теории информации, вероятно, никогда и
не задумывавшиеся о проблемах онтологии, стали употреблять для обозначения источника два
слова — Fonte, Sorgente, a не одно, и эти термины вкупе со всеми их коннотативными оттенками
наилучшим образом означают Начало и Различие, Родник, но также Открытость, из которой
проистекают все события. "Исток" и "Источник" приводят на память поэтические мифы и
метафоры Гельдерлина, из чьей поэзии извлек Хайдеггер свое учение о языке как гласе
первоначал "Неведомо, что делает поток". И что происходит в источнике информации, тоже
неведомо.
Круг замкнулся, жалкие остатки структур погребены под несчетными статистическими расчетами
знаковых цепей, вceгo лишь матриц комбинаторной игры, в которой для Деррида, как и для
Ницше, что истина, что ошибка — все едино.
Что же касается того, что позже цепь может формироваться как бинарная, то это не потому, что
код лингвистов и фонологов так живуч, а потому, что Источник как способность различения если
что и может рождать, так это игры с различениями. Как только сверхчеловек убедился в своем
собственном игровом происхождении, он уже
183 "Cet Autre, n'est rien que le pur sujet de la moderne stratégie des jeux, comme tel parfaitement accessible au calcul de la conjecture, pour autant que le sujet rуel, pour y régler le sien, n'a à y tenir aucun compte d'aucune aberration dite subjective au sens commun, c'est-à-dire psychologique, mais de la seule inscription d'une combinatoire dont l'exhaustion est possible" (Écrits, pag . 806) "Этот Другой представляет собой не что иное, как
чистый субъект современной стратегии игры, и как таковой он вполне доступен рассчету вероятностей, если
только реальный субъект, рассчитывая собственную конъюнктуру, не будет принимать во внимание никаких
отклонений, называемых субъективными в обычном смысле, т e психологических, но только лишь вписывать
себя в некую поддающуюся исчерпыванию комбинаторику"
358
может прекрасно обойтись без женевского человека (провозглашавшего возвышение к природной
мудрости, что, впрочем, не мешало ему заниматься культурным строительством).
IX. ... И о том, как с ним быть
IX.1.
И вот тут-то было бы логичным со стороны художественной критики, семиологии мифов, анализа
социальных структур предъявить некоторые претензии тому самому структурализму, который был
расшатан усилиями Лакана, а позже Деррида и Фуко. Если всякая структура есть не что иное, как
сбывание бытия, и если бытие ответствует нам в той мере, в которой, приближаясь к нему, мы его
неустанно вопрошаем 184, тогда все возможно, кроме одного — научного анализа цепочки знаков
как чего-то объективного.
О какой объективности означающих может идти речь, если они разворачиваются в процессе
неустанного и никогда не исчерпываемого вопрошания? Разве может критический анализ
сводится к выявлению функционирования форм означающих и не принимать при этом во
внимание смыслов, которыми они могут наделяться по ходу дела 185? Как может Леви-Строс, когда
перед ним стоит вопрос о диалектической взаимосвязи структуры потребления и структуры
произведения, пренебрегая сказанным нами по этому поводу, утверждать, что произведение
искусства может быть исследовано на манер кристалла 186?
Если Последняя Структура существует, то она несказуема, потому что нет такого метаязыка, который мог бы ее схватить, а если она только сквозит в языке и его оборотах, то она — не
Последняя, ибо в тот самый миг
, когда она начинает вырисовываться, она утрачивает
184 Ср. Was heisst Denken?, cit., 2, IX Мысль — это не некая концептуальная добыча, течение мысли
пренебрегает оковами понятий, подлинное мышление "всегда в пути" Toгда как система — это просто
удачная находка Об аффектах см главу "Искусство, чувство, изначальность в эстетике Хайдеггера", Джанни
Ваттимо (G Vattimo. Роеstа e ontologia, cit.)
185 Колебания между этой пресловутой абсолютной объективностью и пониманием того, что в процессе
прочитывания произведения искусства его смысл непрерывно восполняется, характерны для критики Ролана
Барта, см. например, Saggi critici, cit. или Critique et verité, Paris, 1966, (часть II) 186 Мы имеем в виду интервью, данное Леви-Стросом Паоло Карузо в "Паэзе Сера-Либри" 20 01 67, где он
www.koob.ru
оспаривает нашу позицию по поводу "структуры потребления", отстаиваемую в Opera aperta, полагая, что
анализ потребления не входит в задачи структурного рассмотрения произведения искусства, поскольку
последнее должно рассматриваться исключительно как некая чистая значащая структура Нашу реплику см во
втором издании Opera apena, Milano, 1967
359
те качества, которые делают ее Последней, т e. способность отступать в тень, порождая другие
